Движение урагана мангры уловили, как всегда, во-время, хотя, казалось, вокруг ничто не указывало на его близость.
     Если бы мангры могли облечь свои ощущения в слова, то, верно, сказали бы: “Что за жизнь! Вечно природа гонит нас прочь от накрытого стола, когда мы еще не насытились!” Но мысль и слово отсутствовали. Просто ногокорни стали поспешно вытягиваться из земли, а черно-фиолетовые листья поднялись и выгнулись по ветру, как натянутые паруса. Безжалостная эволюция прочно закрепила в манграх суровое знание кочевника: кто медлит, тот рискует погибнуть под ураганом, как бы стойко он ни цеплялся за почву.
     Прошло немного времени, и по равнине, все убыстряя ход, двинулась слитная масса темных парусов, подгоняемая ветром и усилием сотен тысяч щупальцеобраз-ных ног. Безошибочный инстинкт наилучшим путем вел мангров к месту, которого в ближайшее время не коснется буря, месту, где можно спокойно пастись.
     В тот же самый момент, находясь в сотнях километров от мангров и обозревая все с высоты орбиты, такое же место искал усиленный всей мощью машин человеческий разум. Электронные и лазерные импульсы, взаимодействуя со скоростью, немыслимой не только для мангров, но и для самого человека, обшаривали полярную область, рассчитывали кривую движения многочисленных бурь, хаос завихрений, удары бешеных воздушных потоков — всю ту головоломку атмосферных явлений, которую едва осиливала земная математика, с единственной целью найти клочок поверхности, где можно было высадить десант, не опасаясь немедленного буйства инопланетных стихий.
     Поскольку истина объективна, нет ничего удивительного, что разный, ни в чем не схожий поиск дал один и тот же результат: десантный бот землян устремился туда же, куда стремились и мангры.
     Движение прекратилось, едва мангры достигли котловины, где они могли безопасно пастись. “Паруса” поникли, их плоскости легли горизонтально, вбирая скупой свет далекого светила, и щупальца врылись в землю, чтобы дать разветвленному на многие гектары телу питательные соли и удержать его от шальных порывов ветра.
     Теперь уже ничто не говорило, что мангры — кочевники; казалось, они всегда росли и будут расти на этом пологом склоне холма. С ними вместе успокоилась и принялась за дело вся та живность, которая неизменно сопровождала мангров и не могла без них обойтись, как, впрочем, и они без нее.
     Грохот с неба, нарастающий звук, сильная ветровая волна застигли мангров врасплох и заставили крепче вцепиться в почву. Из-за облаков скользнуло чечевицеобразное тело, оперлось на огненный столб и медленно опустилось.
     Органы чувств мангров отметили всю картину прибытия человека, кроме самого последнего мига, который был скрыт вершиной холма.
     Ветер стих, и они успокоились. То, что случилось, не было внезапным смерчем, который мог причинить им вред. Мангры продолжали спокойно пастись, блаженствуя в холодных лучах своего солнца, наслаждаясь пищей и безопасностью. Все, что было сопряжено с появлением человека, находилось далеко за гранью их смутного сознания, и, хотя жизненный путь мангров уже пересекся с путем человека, для них все оставалось таким, каким было всегда.
     И люди тоже ничего не предвидели, хотя они-то знали, что мангры существуют, и даже питали к ним интерес. Хозяева и гости, как ни странно, находились почти в равном положении: люди не существовали для мангров, но и мангры существовали для людей лишь как загадка, ибо что можно увидеть с орбиты? Только то, что какие-то пятна, очевидно растительности, или меняют свой цвет (традиционная, а потому наиболее правдоподобная гипотеза), или закапываются при ненастье, или перемещаются непонятным образом. Автоматы разведки в чужой и бурной атмосфере работали плохо: порой их несло и кружило, как осенние листья.
     Да какое, в сущности, мангры имели значение? Они были мелким камешком, очередной пылинкой на великом звездном пути человека. Пылинкой, которую следовало рассмотреть мимоходом, — не более.
     Когда посадка была закончена, дно десантного бота раздвинулось, выпустив якорные лапы, которые тотчас ввинтились в почву на случай непредвиденного урагана. Что такое здешний ураган, люди, не испытав его, абстрактно знали не хуже мангров. А вот полагаться на свои расчеты, когда и куда двинется ураган, они не могли с той же уверенностью, с какой мангры полагались на свой инстинкт.
     Когда пыль улеглась, из открывшегося люка опустилась аппарель, и по ней съехал вездеход. Люди вступили еще на одну планету.
     Вездеход перевалил гребень холма, и тогда они впервые близко увидели мангров. Точнее, то, что им было знакомо и привычно, — кустарниковую рощу. Не совсем, разумеется, обычную, но все же рощу, то есть низкий полог густых и голых ветвей, многие из которых заканчивались веером продолговатых и темных листьев, чья плоскость была строго перпендикулярна лучам солнца. Двух мнений о том, что это такое, быть не могло, и водитель направил вездеход через кустарник, поскольку объезд был далек и неудобен.
     Гусеницы подмяли тугой матрац ветвей, даже не заметив препятствия. В крошево были размолоты первые листья; вездеход шел, оставляя за собой месиво.
     — Очередная маршрутная точка — в середине рощи, — не отрываясь от окуляра съемочной камеры, сказал биолог. — Надо взять образцы и изучить этот кустарник.
     Однако вездеход остановился несколько раньше, чем было намечено. И не по воле людей.
     Край плоти мангров ощутил боль, которая распространялась по мере того, как вездеход взрезал живое тело. Но мангры не спешили — их жизнь была непрерывной борьбой за существование, они знали, что и как надо делать. Чудовище они заметили издали. Отождествление тоже было делом нескольких мгновений. Ничего нового мангры для себя не обнаружили — просто очередное нападение их исконного врага урбана. Бесчисленные поколения урбанов питались манграми, вступая с ними в жестокий бой, и бесчисленные поколения мангров либо побеждали, либо гибли в этих схватках. Гибли менее приспособленные, а сильные и изворотливые выживали и сами губили менее удачливых урбанов. Так они взаимно выпалывали слабейших. И эта нескончаемая битва смертельных врагов была залогом прогресса как тех, так и других, поскольку совершенствование урбанов влекло за собой совершенствование мангров.
     Низкий и массивный вездеход, конечно, лишь отчасти походил на урбана, но он походил на него в главном — он нападал. И если бы мангры были способны рассуждать, они с удовлетворением отметили бы, что враг им попался нахальный, но глупый и что, следовательно, победа над этим урбаном останется за ними.
     Но рассуждать они не могли, они действовали.

     Вездеход плавно качнуло. Так плавно и мягко, что иная неровность дала бы куда более ощутимый толчок. Никто из людей, по нятно, ничего не заметил.

     Расчет, который бессознательно провели мангры, сделал бы честь земной математической машине. В нужный момент к нужной точке, как по команде, стянулось множество ногокорней. Едва вездеход очутился над этим участком, незаметно скопившиеся над листвой ногокорни одним касанием чуть-чуть уперлись в его днище. Неощутимый толчок никак не мог насторожить предполагаемого урбана, а манграм он давал бесценную информацию о весе противника.

     Вездеход снова и уже резко качнуло. Одновременно его скорость упала так внезапно, что люди клюнули носом. Машинально водитель затормозил. . Вездеход тут же выровнялся. Поскольку впереди не было никаких препятствий и — быстрый взгляд на шкалу донного локатора — никаких трещин, водитель, смутно удивившись, тут же прибавил скорость.
     Но вездеход и не подумал рвануться. Было видно, как ползет лента гусениц, слышно, как шумит мотор, но и только. Столь же машинально, как он действовал за секунду до этого, водитель дал полную мощность. Вездеход содрогнулся, стремительно замелькали гусеничные траки, двигатель, перед силой которого, казалось, ничто не могло устоять, взвыл, словно от ярости. Но машина не сдвинулась и на миллиметр.
     Она и не могла сдвинуться, потому что мангры, упершись в днище, приподняли ее, и гусеницы теперь молотили воздух.
     Реакция врага, обладай мангры способностью удивляться, изумила бы их своей замедленностью. Все складывалось на редкость удачно: нерасторопный противник был оторван от почвы, лишен возможности двигаться, и его гибель была теперь лишь вопросом времени.
     Мангры испытывали удовлетворение — это неосознанное чувство им было знакомо.

     — Алло, бот, мы подверглись нападению, смешно сказать, кустарника!
     — Точнее.
     — Гусеницы вращаются вхолостую, очевидно, кусты лишили их опоры. Их ветви — или щупальца — оплели кузов так, что мы не можем открыть дверцы и пустить в ход оружие!
     — Опасность?
     — Прямой опасности нет, кусты больше ничего не предпринимают, но положение нелепое: мы пленники, и непонятно даже чьи. Сами мы пока не видим выхода.
     — Ясно. Минут через десять мы атакуем вашу “растительность”.
     — Биолог возражает: второго вездехода нет, а атаковать без него рискованно, так как неясен характер противника.
     — Позитивная программа?
     — Надо взять образцы этого кустарника и точно установить, что же это такое.
     — Мы это тоже сообразили. Но можете вы поручиться, что с вами тем временем ничего не произойдет?
     — Нет, конечно, хотя, повторяю, кустарник прекратил атаку. Очевидно, не знает, что с нами делать.
     — Тогда наш план остается в силе. Ждите.

     Люди ошибались, думая, что мангры не знают, как поступить с пленным чудовищем. Они также ошибались, полагая, что мангры ничего не предпринимают. Мангры действовали. В тот самый момент, когда шел разговор, они пытались разорвать вездеход, как разрывали попавших в их объятия урбанов.
     Конечно, у них ничего не получалось, да и вообще все было как-то не так: враг не рвался из пут, а ветверуки, которые должны были стиснуть опасные стригали урбана, вместо этого стискивали пустоту.
     Последнее обстоятельство повергло в недоумение не только мангров, но и людей, которые непонимающе следили, как слева и справа от кузова, обнимая пустоту, качались пучки щупалец. Что бы это значило? Все прочие поступки мангров, едва прошло ошеломление первых минут, были поняты людьми, хотя и поверхностно. Этот же не имел очевидного объяснения и заставлял предполагать худшее — некий дальновидный и пагубный умысел.

     Оставив на борту дежурного, трое людей быстро достигли вершины холма. Они были вооружены плазменными винтовками — оружием неодолимой силы. Но, как им сразу стало ясно, даже с его помощью здесь нельзя было рассчитывать на быстрый успех. Одно дело какие-нибудь бронированные чудовища, которых плазменный выстрел мог пронзить насквозь, и совсем другое — обширные заросли кустарника, в которых требовалось прожечь ход к побежденной машине.
     Но, в конце концов, что мог противопоставить кустарник оружию, которое исправно прокладывало человеку путь во всех, без исключения, мирах?

     Убедившись, что разорвать жертву не удается, мангры привычно изменили тактику: ветверуки стиснули вездеход, сжали его так, что никакому урбану не поздоровилось бы.
     Спектролитовый колпак вездехода, однако, даже не скрипнул, и люди не заметили этих новых могучих усилий мангров.

     Кустарник следовало выжигать постепенно, метр за метром, и атакующие методично принялись за дело. В успехе они, понятно, не сомневались.
     Конечно, мангры не осознали, что эти издали жалящие их тело фигурки и пойманный гигант — звенья одной цепи. Перед ними оказался новый враг — вот и все. С таким поражающим издали противником они еще не имели дела, но страх перед неизвестным, вообще страх, им был неведом. Пока урон был невелик, они могли и должны были бороться, иначе, как говорил им миллионолетний опыт, выжить невозможно.
     Люди с удовлетворением отметили, что первые же выстрелы заставили кустарник попятиться. Он отступал по всему фронту, но вместе с собой он волочил и вездеход.
     Враг бежит, надо преследовать! Вне зависимости от этого старинного правила ничего другого людям не оставалось делать, так как расстояние ослабляло силу огня.
     Преследование началось.

     Манграм была неведома такая абстракция, как понятие “ловушка”. Но ставили они именно ловушку, поскольку такой прием был в арсенале их средств борьбы.
     Они отступали не целиком. Отдельные зарывшиеся в почву ногокорни оставались там, где были, и ждали, когда их верхние отростки почувствуют тяжесть атакующего противника.
     Даже такая борьба, как расстрел кустарника, порождает азарт, и люди, мечущие молнии, понятно, не обращали внимания на обугленную выстрелами почву.
     Западня сработала мгновенно. Люди не успели понять, что случилось, как их ноги уже были схвачены рванувшимися из-под земли щупальцами. Еще мгновение — и их тела очутились в воздухе, а новые щупальца охватили руки.
     Это было так страшно — рванувшиеся из-под земли щупальца, — что люди упустили драгоценное мгновение, когда их оружие еще могло освободить их.

     Конечно, мангры, как полагалось, сразу же стиснули своих новых пленников, но сил одиночных ногокорней, которые так блестяще справились со своей задачей, не хватило, чтобы одолеть жесткий скафандр.
     Но это было лишь временной отсрочкой. Едва прекратились выстрелы, как уже вся масса мангров двинулась к трем беспомощно повисшим в воздухе пленникам.
     Чем это грозит, те поняли сразу. Их руки и винтовки были схвачены самым причудливым образом, так что двое могли шевельнуть кистью руки и ограниченно использовать оружие для дальнейшей стрельбы. Но такую мишень, как кустарник, мог поразить и неприцельный огонь.
     И на мангров снова обрушились молнии
     То был поступок отчаяния! Люди ждали, что щупальца в ту же секунду схватят, прижмут,
     вырвут оружие. Но, к их изумлению и облегчению, ничего этого не произошло.
     Опаленный огнем фронт мангров замер. Люди тут же прекратили стрелять — в их новом отчаянном положении был дорог каждый заряд.
     Мангры двинулись снова. Выстрелы опять их остановили. Так повторилось еще несколько раз. Наконец — людей словно отпустил кошмар — мангры уже не сделали попытки двинуться.

     Мангры, хотя их организация была примитивной, умели учиться. Выстрелы быстро выработали в них условный рефлекс, но дальше дело пошло туго. Мангры, если можно так сказать, были поставлены в тупик, ибо бой развертывался “не по правилам”.
     И тогда, когда программа инстинкта была исчерпана, включился механизм метода проб и ошибок.

     — Да сделайте же что-нибудь! Крик напрасно звенел в наушниках. Люди в вездеходе предпочитали не глядеть друг на друга. Их положение было ужасно, потому что им, защищенным броней, но беспомощным, предстояло увидеть агонию друзей, которые хотели их выручить и стали пленниками сами. Даже если кустарник больше ничего не предпримет, кислород в скафандрах иссякнет раньше, чем звездолет успеет оказать помощь.
     Оставался, правда, еще один свободный человек — дежурный покинул свой пост, и теперь его одинокая фигура маячила на вершине холма. Но стрелять он не мог — нельзя было поразить щупальца, не поражая людей. Подойти с резаком? Но это уже был бы отчаянный шаг, и решиться на него следовало только в критическую минуту.

     Внезапно вездеход тряхнуло. Борт его резко накренился, люди едва успели ухватиться за поручни. Нет, мангры не забыли о своем первом противнике! Они его переворачивали вверх гусеницами.
     Зачем? Этого не знали не только люди, но и мангры.
     С вездеходом, даже поставленным вверх ногами, мангры заведомо ничего не могли поделать, но с остальными они могли расправиться по меньшей мере тремя способами: убить резкими ударами о землю, скрутить их тела винтом, что вызвало бы разрыв скафандра, или, как вездеход, перевернуть людей вниз головами.
     Второй маневр хранился в наследственной памяти мангров, но, к счастью для людей, сама эта программа уже столь явственно дала осечку, что инстинкт самозатормозился. Точнее, одна инстинктивная программа “делай, как всегда” была ослаблена другой программой: “пробуй, если не получается, как всегда”. А поскольку люди с молниями и вездеход представлялись разными врагами, то и пробы оказались разными: щупальца всего лишь выпустили сок, которым они разлагали минералы почвы. При этом щупальца стали потряхивать людей теми же движениями, какими, выпустив сок, рыхлили почву.
     Нельзя сказать, чтобы это было приятно, но потряхивание ничем страшным не грозило. Что же касается белой жидкости, которая заструилась по скафандрам, то тут можно было подозревать самое худшее. Враг, столь быстро и умело нанесший людям поражение, казался теперь воплощением коварного и расчетливого ума. К счастью, не всем.
     У людей в вездеходе при всех их переживаниях была возможность подумать. Сидя на том, что недавно было крышей, они следили за кустарником, и привычка сопоставлять, анализировать понемногу брала верх. Процесс этот, в общем бессознательный, был следствием огромного опыта человеческой культуры, который подсказывал, что все победы предрешал творческий подход, а там, где этого не было, не было и успеха.
     В беду их ввел привычный стереотип мышления, но второй такой же ошибки им удалось избежать. Целенаправленные, точные, а потому внешне разумные действия кустарника лишь на миг поколебали убежденность биолога, что они имеют дело с примитивным, хотя и своеобразным существом. Эта убежденность не была слепой, ибо основывалась на знании общих законов эволюции жизни, знании, что содержание определяет форму. То, что кустарник не парализовал оружие, не нашел верного способа убийства беспомощных людей, окончательно развеяло сомнения. Их противник не был ни умен, ни глуп, как не была умна или глупа какая-нибудь земная росянка; он был отлично приспособлен к строго определенным условиям и ситуациям, только и всего.
     Когда это было осознано, требовалось уже немногое, чтобы увидеть выход из безвыходного, казалось бы, положения.
     В подсказке недостатка не было. На тех участках, где не кипел бой, листья мангров мирно продолжали вбирать свет. Там, едва стихли выстрелы, объявились похожие на мокрицу крупные существа, которые безбоязненно сновали меж ветвями и — более того — поедали листья!
     Конечно, эта идиллия скользнула мимо оглушенного событиями разума, но в сознании она запечатлелась. До вывода оставалось полшага, но сначала человек должен был расстаться с предвзятыми установками и кое-что сообразить. А именно:
     всесилие человека отнюдь не в мощи покоренной энергии, не в изощренности построенных им машин, даже не в знаниях — оно в гибкости, широте и дальновидности мышления! Еще: тактика, успешно сработавшая пусть тысячу раз, не обязательно оправдает себя в тысячу первый. И еще: человек убежден, что он всегда разумен; на деле же он разумен только тогда, когда способен подметить, оценить новое и, перестроив прежнюю картину мира,-/действовать в соответствии с реальностью, какой бы она ни была.
     Незаметно для себя (необходимость — лучший учитель!) биолог проделал весь этот путь. И тогда он понял, что надо делать.
     Понял в тот самый момент, когда в наушниках раздался отчаянный крик:
     — Их жидкость разъедает скафандр!
     Так наступила критическая минута, и биолог понял, что его открытие бесполезно: события опередили работу разума.
     И все же...
     — Откуда вы заключили, что сок разъедает силикет?!
     — Шелушится и опадает его верхний слой!
     “Сок был выпущен полчаса назад, — мгновенно пронеслась мысль. — А слоев три...”
     — Ни с места! — закричал он.— Есть другой способ!
     Поздно! Единственный оставшийся на свободе член экипажа уже подбегал к пленным. Сверкнуло лезвие резака...
     Прежде чем резак успел отсечь
второе щупальце, несколько других, соскользнув с пленников, схватили смельчака. Секунда — и он оказался в том же положении, что и остальные.
     Ужас не помешал биологу отметить, что его план блестяще подтвердился в самом уязвимом пункте. Теперь он твердо верил в успех. Если, конечно, новый случайный поступок кустарника не сделает его невыполнимым. Этого, однако, можно было не бояться. Мангры знали, что корневой сок действует медленно, и не спешили пробовать что-нибудь другое. Что же касается первого врага — вездехода, то все его поведение убеждало, что он мертв. Значит, оставалось, лишь ждать, когда разложение размягчит ткани этого странно твердого урбана. Все было не так, как всегда, и все-таки шло как надо.

     Донный люк откидывался внутрь. Первым вылез биолог. Люк за ним тотчас захлопнулся — как ни убедительна была теория, рисковать всем не было смысла.
     Перевернув вездеход, мангры сами облегчили выполнение плана, ибо теперь у человека был широкий простор для маневра, который отсутствовал бы, если бы донный люк остался внизу.
     Ползком, стараясь без нужды не касаться щупалец, человек скользнул с брони вездехода и так же ползком двинулся сквозь сплетение страшных отростков.
     Даже смотреть на это было невмоготу! Состояние же биолога, сколь ни был он уверен в своей правоте, близилось к обморочному. Самым пугающим было касание этих бледно-маслянистых щупалец; и знание, что им ничего не стоит схватить и удушить... Вопреки всему воображение невольно наделяло их рассудком, который способен преодолеть шаблон инстинкта. Ведь это же ясно как день, что крадется враг!
     Манграм, однако, было совершенно ясно, что сквозь сплетение их ветверук ползет нечто безвредное или даже скорее полезное. Никакое другое существо просто не могло вот так сразу очутиться в самой сердцевине их организма: оно было бы задержано, опознано и истреблено на границе тела. Мангры не разбирались, кто копошится в них, не обращали внимания на тварей, которые поедали больную листву, обирали вредных насекомых или питались отмершими тканями. Ведь даже человек без помощи науки не в состоянии заметить тех подчас крупных и вредных существ, которые гнездятся в его организме! Поэтому смельчак, пока он себя вел так, как вел себя биолог, был в безопасности, словно прогуливался по парку.
     И это вскоре всем стало ясно.
     Биолога могли погубить лишь две ошибки, но он их учел. Он не двинулся напрямик, так как пришлось бы проползать через опаленные выстрелом участки. а это могло вызвать у мангров болевое ощущение, которое, вероятно, включило бы защитную реакцию. Он, хотя это намного удлиняло его путь, выбрался наружу там, где мангров ничто не беспокоило. И, выйдя наружу, он не встал и не побежал, прекрасно сознавая, что противник скорей всего уже научился отождествлять фигуру идущего человека с опасностью.
     Экипаж вездехода в точности повторил его маневр. Нельзя сказать, что люди проделали это без содрогания, но успех был достигнут. И вовремя!
     Скафандры пленников, как и предполагалось, еще противостояли разрушительному действию сока. Пока еще противостояли...
     Схватка одиночки со щупальцами, которая закончилась столь плачевно, тем не менее наглядно подтвердила то, о чем биолог догадывался. Пучок щупалец исчерпал все свои резервы настолько, что нового пленника они уже не могли поднять над землей. Возможно, они еще могли скрутить одного-двух, но теперь в борьбу вступали уже четверо. Подхода же подкрепления можно было не опасаться — “рефлекс выстрелов” не должен был исчезнуть так быстро.
     Все, что произошло потом, сильно напоминало ожившую скульптуру битвы Лаокоона со змеями...
     Спустя несколько минут щупальца были рассечены резаками, и люди поспешно отступили к боту.

     Теперь оставалось лишь отбить вездеход. Но мысль об избиении уже беззащитного, когда стали ясны его слабые стороны, хотя по-прежнему загадочного, кустарника претила людям. И они охотно пришли к выводу, что мангры сами оставят вездеход, едва почувствуют приближение бури.
     Тут они ошиблись. Инстинкт повелевал манграм не упускать добычу, и, когда приблизилась буря, они поволокли вездеход.
     С их стороны это был роковой просчет. Вездеход в отличие от урбана нельзя было разодрать на клочки; его махина затруднила движение мангров, и буря их настигла.
     А что такое здешние бури и почему мангры стали кочующими полурастениями - полуживотными, людям сказали обломки вездехода. рассеянные на пространстве многих километров.

"Вокруг света"